Верба. Сталинградские рассказы
Дорогие друзья!
Сталинградская битва длилась 200 дней и ночей (с 17 июля 1942 года по 2 февраля 1943 года). Город Сталинград был почти полностью разрушен. Как пережили эту битву простые сталинградцы? Что происходило в городе, что они ели, где жили, как спасались от бомбёжек и гитлеровцев? Очень интересные, важные, нужные, особенно для молодёжи, небольшие рассказы о Сталинграде размещены в юбилейном выпуске (2018, №1) главного краеведческого журнала Волгоградской области «Отчий край». Автор их Верба - это АРТЮХОВИЧ Юлия Васильевна — поэт, прозаик, член Союза писателей России, доктор философских наук, профессор Волгоградского государственного технического университета и Волгоградской консерватории имени П. А. Серебрякова, лауреат многих конкурсов, фестивалей, в т.ч. лауреат литературной премии журнала «Отчий край» имени В. Б. Смирнова (2020) и Государственной премии Волгоградской области (2021).
Артюхович Юлия Васильевна (ВЕРБА) в 2021 г. в ЦГБ г. Михайловки
Дорогие читатели блога!
Прочтите, пожалуйста, эти рассказы. Прочтите их вместе с детьми. Бесхитростный рассказ ребёнка – девочки 6-7 лет о том, что происходило в Сталинграде в период сражения, как люди выживали. Мелкие бытовые детали, эмоциональное описание, переживания ребёнка погружают нас в 1942 – 1943 гг.
Сталинградские рассказы
По воспоминаниям Валентины Петровны Синицыной
Между миром и войной
Мы жили в Тракторозаводском районе Сталинграда, в доме над рекой
Мечеткой. Папа работал плотником, мама — на тракторном заводе помощником повара, а я ходила в детский садик. Каждый день из садика меня забирал папа и часто нес домой на руках. Или на плечи сажал. Я, конечно, и сама идти могла, но очень уж нравилось, что папа у меня такой сильный. А потом папа перестал меня встречать, потому что куда-то уехал. Мне сказали, что он ушел на фронт. Я не знала, что такое фронт, только очень за папой скучала. Садик наш скоро закрылся, и я часто оставалась дома одна, играла с соседскими ребятами. Мама уходила рано, много работала. Уже была война, только я еще не понимала, что это такое. Думала, война — это как время года: вот прошла зима и наступила война.
Дети в Сталинграде прячутся от бомбящих немецких самолетов. 1942 г.
Для меня война наступила летом 1942 года, когда город стали бомбить особенно сильно и часто. Тогда мама уже постоянно работала и жила безвыходно на заводе. А я оставалась дома одна. Помню, что дома без мамы мне было скучно, все время хотелось есть и спать — даже когда бомбили.
А вот страшно не было, хотя на моих глазах гибли люди: знакомые и незнакомые. Мне казалось, что они умирают не всерьез, не насовсем: пройдет немного времени — и они обязательно вернутся, живые и здоровые.
Когда город бомбили, все прятались в подвалы или в маленькие норы, которые заранее рыли на склоне оврага. Снаряды свистели и гремели, как гром. Это было похоже на грозу. Когда мы выходили из подвала после бомбежки, я сначала удивлялась, что земля сухая, и искала взглядом следы дождя. Бомбежка называлась «ковровая бомбардировка». Я представляла, что война в это время накрывает город большим ковром, грязным и душным, и изо всех сил лупит его палкой — будто пыль выбивает. А мы сидим под этим ковром, боимся и задыхаемся в темноте. Потом война ковер снимает и куда-то уносит. Тогда снаряды грохочут уже далеко, люди выбираются из подвалов. Они разбирают завалы или занимаются обычными хозяйственными делами, как в мирное время. Только все равно это уже не обычная жизнь — после каждого налета много раненых и убитых.
В конце августа после одной из бомбежек меня забрал к себе дядя Федя, папин друг. Он работал на тракторном заводе по брони. У дяди Феди был свой дом на другом берегу оврага у русла Мечетки, почти напротив нашего.
Я стала жить там с дядей Федей, его женой тетей Томой и двумя сыновьями с дочерью. У дяди Феди мне очень нравилось, потому что там была кошка с тремя котятами. Я устроила им домик из большого старого ящика, постелила туда ненужные теплые тряпки. Часто мы засыпали там вместе со всем кошачьим семейством. Мне казалось, что это не только кошкин, но и мой дом тоже.
Потому что о своем доме я вспоминала редко. Наверное, он не имел для меня значения отдельно, без мамы и папы. По ним я очень скучала.
Дядя Федя объяснил, что папа еще долго не вернется, а мама скоро придет. Поэтому я ждала маму: каждый вечер брала на руки котенка Мусика (он мне больше всех нравился) и выходила за ворота маму встречать. Так и сидели мы с Мусиком допоздна. Но мама не приходила.
Через линию фронта
Во время одной из многочисленных бомбежек на тракторном заводе в цех, где работала мама, попала бомба. Много людей погибло прямо в столовой во время бомбежки, а мама моя была контужена. Её отбросило к стене, и долгое время мама лежала без сознания. В общей сутолоке люди пробегали мимо, думали, что мама убита, и никто к ней не подходил. Но потом, когда прошел бой, стали выносить раненых и убитых. Маме дали понюхать нашатырь, и она очнулась.
Когда мама пришла в сознание, она побежала домой — за мной. А меня там нет. Никого из соседей и знакомых на улице не видно — только солдаты. Они готовились к бою, и, конечно, никто обо мне ничего не знал. И все же нашлась пожилая женщина, которая подсказала, что меня забрали в поселок Мечетка (теперь это Спартановка).
Узнав, что меня забрал к себе дядя Федя, мама побежала через линию фронта в поселок Мечетку. Дело было вечером, засветло. Наши уже оставили Мечетку, а немцы ещё не заняли. Солдаты не успели остановить маму. Она вырвалась и помчалась мимо немецких позиций через овраг к дому дяди Феди. Немцы по ней не стреляли, — наверное, думали, что бежит какая-то ненормальная женщина. Мама схватила меня на руки, закутала в телогрейку и направилась обратно. Дядя Федя ее не пускал. Говорил, что немцы подошли близко, уже в двух шагах, и нас убьют сразу, если мы побежим через этот ад. Но мама не слушала. Она вырвалась и со мной на руках бросилась бежать обратно вдоль русла реки Мечетки — домой, опять через линию фронта. Я выглядывала из телогрейки и на всю жизнь запомнила этот путь домой. Наши солдаты светили прожекторами со стороны тракторного завода. Было светло, как днем. Немцы убили бы нас сразу же, если бы захотели, потому что мы с мамой были как на ладони. Но они стреляли редко и неохотно, будто забавлялись. Пули пролетали рядом, и я слышала, как они вжикают. Я помню, мама бежала со мной на руках и громко читала молитвы «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся». Только когда мы пересекли линию фронта, немцы и наши со страшным грохотом открыли огонь из орудий с двух сторон.
Рисунок Вадима Жукова
А наш дом был полностью занят солдатами и готов к бою: установлены пулеметы, окна превращены в бойницы. Солдаты сначала не хотели нас пускать домой, но их командир дал команду пропустить и отметил мужество моей мамы: все видели, как она дважды пересекла линию фронта. Нам дали пять минут на сборы. Что можно было сделать за пять минут? Помню, что мы взяли с собой перину, которая очень пригодилась во время последующих невзгод и мытарств. В бомбоубежище я в ней спала, и мама сидела на ней со мной рядом. В дороге мы в перину кутались и прятались, как в домик. Только вот документы мы не взяли. Мама никак не могла открыть шкаф, в котором они лежали. А солдат кричал, чтобы мы быстрее уходили, — уже начинался бой. Мы с мамой побежали в подземное бомбоубежище. Его огромное, как мне казалось, пространство было заполнено до отказа. Так и прошла ночь. Наверху все гремело. Я не помню, сколько дней и ночей мы прожили в убежище.
Вечером и рано утром люди выходили из убежища в магазин. Тогда многие магазины стояли открытые и разрушенные. Однажды я тоже пошла в магазин канцтоваров. Там я взяла карандаш и тетрадку. Но больше выходить не пришлось. Все время бомбили и стреляли. Так прошло несколько дней. Однажды утром нам дали какие-то продукты и посадили на бортовую машину, вместе с другими женщинами и детьми. Машина шла под обстрелом врага. Я помню немецкий самолет, который дважды низко пролетел над нами. Так низко, что я увидела лицо немецкого летчика. Мне кажется, мы встретились с ним глазами. Помню, он улыбался и стрелял не по нашей машине, а рядом. Немец был не страшный, я его не боялась.
По-настоящему страшно было уже потом — на Волге, когда мы на рыбацком баркасе уходили от горящего города на левый берег. Это был небольшой колесный пароходик, который шел через кипящую от взрывов Волгу. Баркас сильно качало от взрывов. Мы с мамой сжались где-то на палубе пароходика. Люди ужасно кричали, перебегали от одного борта к другому. А мама читала молитвы. Я помню, как всё время нашей дороги мама читала их: и когда бежала со мною на руках через линию фронта, и на машине, и на пароходике. Так, с молитвой, мы перешли через линию фронта и добрались до левого берега. А дом, в котором мы раньше жили, был разрушен снарядами.
Артистка
Переправившись через Волгу, мы поехали на машине в город Ленинск. Там жила мамина тетка Полина. Она была небольшого роста, добрая и очень подвижная, все старалась успеть сделать. А работы было много, потому что весь теткин дом заполнили раненые солдаты. Негде было ступить — везде лежали раненые. К ним приходил врач делать перевязки. Маму он забрал с собой в госпиталь, где ей пришлось быть не только поваром, но и санитаркой. Мама ездила на железную дорогу забирать раненых. Железную дорогу в то время сильно бомбили, и на станции всегда было много убитых. Мама как-то рассказывала про убитую женщину, у которой грудной ребенок продолжал сосать грудь. Меня на станцию не пускали, но бомбежки были и в самом Ленинске.
Однажды я пошла за хлебом, который давали по карточкам. Вдруг начали сильно бомбить. Все люди куда-то побежали. А мы с маленькой собачонкой залезли под крыльцо дома и там переждали бомбежку. Через большую щель между ступеньками крыльца мне было хорошо видно, как пробегают мимо чьи-то ноги: то в сапогах, то в ботинках. Мы с собачкой лежали на холодной земле и грелись друг о друга. Собачка была маленькая, грязная и жалобно скулила — боялась взрывов. Я гладила ее по свалявшейся шерстке и говорила: «Не плачь! Я же не плачу». Я и вправду не плакала, потому что на войне плакала редко. Только очень хотелось есть — хлеб я так и не успела взять. Когда бомбежка закончилась, мы с собачкой разошлись в разные стороны. Хотя я ее и звала с собой, она почему-то села на углу полуразрушенного дома и — ни с места. Так я и не знаю, что с ней потом случилось.
Жила я у тетки Полины среди раненых и спала с ней на одной кровати. Гладила бинты, марли, тряпки — все, что мне доверяли. Бывало, я кормила с ложки тех солдат, которые не могли сами есть. Но главное — я была артисткой и каждый день давала концерты для раненых. Я пела частушки, которым меня выучил мой папа, когда была мирная жизнь и он жил дома. Папа хорошо играл на гармони, а меня учил петь и танцевать. Это мне очень пригодилось. Я пела песни и плясала с платочком. Раненым солдатам такие концерты очень нравились. Каждый мне что-то дарил: косынку, сухарик, кусок сахара. Я тоже старалась никого не обходить вниманием.
Мы выжили
В феврале 1943 года мы поехали назад, в разрушенный Сталинград, на тракторный. Но город нельзя было узнать. Домов не было, одни развалины. Дом наш полностью исчез — даже стен не осталось. Никто нас не знал. Не было ни родственников, ни знакомых, ни соседей, рядом с которыми мы жили раньше. Мне в это время было, вероятно, шесть или семь лет. А может, и больше. Точно я не знаю: когда стали восстанавливать документы, мама после контузии ничего не могла вспомнить. Когда она очнулась, то долго не могла вспомнить, что её зовут Варвара Синицына. Поэтому, когда восстанавливали документы, мне она прибавила несколько лет, а себе — наоборот, уменьшила. Мама часто говорила, что у неё постоянно кружится и болит голова. Но её, конечно, никто не лечил. Не до того было.
А папа не вернулся к нам с войны. Оказалось, что в начале войны он попал в плен. Но мы с мамой об этом ничего не знали — получили повестку, что папа пропал без вести. Мама думала, что он, наверное, погиб. А я не верила. Я всегда говорила, что он жив. И он был жив. Во время бомбежки, на какой-то переправе в Финляндии, его, раненного и контуженного, вынесли на себе наши солдаты. Они спаслись от гибели, но все попали в плен. Папа дважды бежал из плена. Первый раз неудачно. Его поймали и повели на расстрел. Но и тут папе повезло. Его спасла профессия и мастерство — ведь папа был замечательным плотником. Второй раз он все-таки убежал из плена и был на фронте до конца войны. А после войны папу все равно отправили на поселение в Сибирь. Там он и остался.
Первое письмо из Сибири мы получили от папы уже после войны. Потом пришло второе письмо от местной женщины Маруси. О том, что она ждет от отца ребенка. Папа к нам уже не вернулся, но мама его за это никогда не ругала. Говорила: выжил — и слава богу. И дядя Федя с мальчишками выжили. Во время Сталинградской битвы они чудом спаслись в подвале своего разрушенного дома. Но никто из нас не попал в льготную категорию «Дети Сталинграда», потому что документов никаких ни у кого не осталось. Ведь о документах тогда никто не думал.
Главное было — выжить.
И мы выжили
Источник: Отчий край, 2023. - №1. – С.163-168.
Огромная благодарность Автору воспоминаний Валентине Петровне Синицыной и волгоградскому поэту, прозаику Юлии Васильевне Артюхович за эти рассказы. Они помогут нам, живущим в 21-м веке, узнать, понять трагические события более чем 80-летней давности…
Чтобы знать и помнить, как всё это было, и передать дальше память о величайшем сражении ХХ века…
Комментариев нет:
Отправить комментарий